Omnia mea

Картинки с выставки


( Collapse )


Эти скульптуры принято называть пережитком язычества, наивной, простодушной попыткой приспособить старую привычку создания деревянных идолов к новым условиям - существованию в рамках христианской традиции. После своей поездки в Пермь я много читала об этих скульптурах. В литературе приводится множество примеров трогательной, человеческой заботы о “деревянных богах”: им делали одежду и обувь, их провожали как живых, когда нужно было куда-то их перевозить… Да, есть в этом что-то языческое. Но мне больше нравится думать, что известными и неизвестными резчиками двигало то же самое, что двигало художниками эпохи Возрождения: стремление воплотить в произведениях своего мастерства отблеск горнего мира, который они каким-то краешком сознания сумели зацепить. Такой мостик между мирами.

Кстати, к вопросу о язычестве. Обычай почитания икон имеет очень поэтичное обоснование, которое было сформулировано в ответ на ересь иконоборчества. Икона (а если понимать шире, то вообще любое изображение) может быть и должна быть, потому что в христианстве Бог был воплощён в человеческом облике, а раз это произошло, то не может быть ничего предосудительного в добросовестных попытках изобразить духовный мир с помощью красок или резца. Дальше уже начинаются тонкости, но касаются они исключительно внутреннего отношения. Другой вопрос, что именно в наших краях такое не принято: икона - да, пожалуйста, но не скульптура. Собственно, кроме Перми я такую храмовую скульптуру (Христа в темнице) видела ещё только в одной церквушке в Калужской области. Такие редкие отступления от привычного шаблона как-то очень отзываются в душе. Это образ того, как правила, каноны и обычаи не костенеют, не превращаются в набор правил и шаблонов, а прорастают на разной почве и в разных условиях, сохраняя в себе приметы своего времени.

Коллекция пермской художественной галереи позволяет освежить взгляд на знакомых авторов, потому что в ней, собраны практически все русские художники первого ряда, но известные чуть ли не со школьного учебника представлены в лучшем случае, в виде этюдов, в остальном - малоизвестные работы. Что это дает? Мозг не засоряется всяческими штампами касательно сюжета, проблематики, стилистики и есть возможность просто посмотреть на картину и обратить внимание, например, на манеру живописи. Этому фокусу, я изумляюсь каждый раз как первый. Вот, например, автопортрет Борисова-Мусатова. На репродукции видно, что лицо у него вылепляется очень мелкими мазками, в почти импрессионистической манере. В жизни это выглядит чуть ли не как набросок: по тому, как лежит краска, очень отчетливо чувствуются резкие, почти небрежные удары кисти, очень сильно просвечивает холст... А на соседней стене - портрет Марии Давыдовной Карповой работы Сомова (репродукция очень плохо передает цвет - картина на самом деле написана в очень чистых пастельных розово-зеленых тонах). Тут все происходит совсем иначе: форма вылепляется плоскостями одного цвета и края у них абсолютно ровные и кажется, что если подобрать бумагу подходящих цветов, то можно воспроизвести эту картину с помощью аппликации. Разные манеры, разные подходы, даже разные характеры авторов - и на это очень интересно смотреть и сравнивать.

Ещё в музее было интересно смотреть на наивное искусство. Как-то так совпало, что в момент моего пребывания там проходила большая выставка “наивного реализма”, где были собраны портреты и иконы кисти художников-самоучек, лубочные картинки, современные работы (вот тут есть пара примеров, но самого вкусного, конечно нет). В соседстве с работами профессиональных мастеров, признанных классиков, очень отчетливо видно, как традиционные правила и каноны улавливаются и осмысливаются людьми, которые не получали какого-то специального художественного образования. И эта выставка очень удачно предваряет самую интересную часть экспозиции - пермскую деревянную скульптуру.

( Collapse )

Смотреть его записи -- это немного не то. Какая-то часть сознания не воспринимает их как что-то имеющее прямое отношение к настоящему. Так, движущиеся картинки в волшебном фонаре, не поймёшь толком, где правда, а где оптическая иллюзия.

В зале с первых секунд стало ясно: всё, что было на записи, это правда. Никаких спецэффектов и самовнушения. Он действительно может в каком-то неимоверном порыве выписывать телом немыслимые узоры, и это длится целую вечность, а когда он на секунду замирает, то страшно лишний раз вздохнуть, чтобы не упустить ничего, чтобы не нарушить этот момент абсолютной  тишины и неподвижности, которая повисает во всей вселенной.

Впрочем, некоторые моменты так и остаются неясными. Например, то, как ему удаётся, стоя в каком-нибудь очень глубоком и закрученном выпаде и не отрывая ног от пола, выдавать... нет, не дробь в стиле "пулеметная очередь", а какой-то затейливый и осмысленный ритмический рисунок.

По меткому сравнению соседа по палате maria_querrida, то, что делает Израэль Гальван -- это такой фламенковый кубизм. Со всем, что из этого следует. Из какой-то аморфной массы образов только на несколько мгновений проступает что-то знакомое; невозможно понять, когда художник серьёзен, когда шутит, а когда просто выделывается. Всё, что он делает, в равной степени может вызывать и восхищение и раздражение. И никто, ни поклонники, ни противники не смогут точно с уверенностью сказать, откуда взялось то, что они увидели и почувствовали: намеренно оно сделано или рождено случайной цепью ассоциаций, которая у каждого из сотен зрителей своя.


Надо пересматривать его старые записи. Посмотреть, каким он был до всего этого авангарда, потому что пока мне кажется, что он таким был всегда, просто выражено это было в меньшей степени.

UPD: Также рекомендуется к прочтению отзыв от человека, знакомого с материалом гораздо лучше, чем я.

 За всеми этими рабочими пред и послевыставочными делами совсем забыла рассказать, как сходила на выставку "Наполеон и Лувр", где были представлено "собрание произведений, порожденных эпохой Наполеона или свидетельствующих о важности искусств во времена Первой империи". Эпоха породила множество портретов императора и его семьи, выполненных в самых разнообразных техниках — от живописи до гобелена, красивую мебель, разнообразный фарфор (представлены фарфоровые медальоны и фрагменты из знаменитых сервизов) и различные аллегорические и вполне себе исторические полотна, прославляющие деяния Наполеона.

У меня впечатления от выставки в целом ровные. Самое интересное там — это помещение бывшего музея им. В. И. Ленина, в котором всё это происходит. Получается забавный эффект: в центре зала висит портрет Наполеона в полных императорских регалиях и мантии, ниже — этот самый трон, стоящий на шикарном ковре, украшенном монограммой, весь из себя резной и позолоченный, такой ампир-ампир. А если поднять голову выше, то тоже будет ампир, но несколько другого рода — с серпом и молотом :-)

( Collapse )

Я теперь большой фанат Издательского дома Мещерякова. Мало того, что они выпустили книжки с иллюстрациями Рэкхема (дорогие, да, но такие клёвые, хоть бы ещё книги с его иллюстрациями появились), так у них вообще хорошие книжки издаются. Детские сказки всякие... и мемуары. Воспоминания Амбруаза Воллара и схватила сразу: интересно же почитать, что пишет один из самых известных людей в художественной жизни Франции (да и вообще, наверное).

Оказалось, что пишет он замечательно. Вся его книга -- это большой сборник анекдотов из жизни художественных кругов Парижа. Но сам Воллар не менее интересен, чем те, с кем ему доводилось близко общаться, а это ни много ни мало почти все значительные художники и скульпторы второй половины-конца 19 века, в первую очередь -- Дега, Сезанн и Ренуар, о которых Воллар даже написал книги. Его рассказы о том, как он находил родственников, квартирных хозяев и прочих людей, у которых теми или иными путями оказывались картины недавно умерших мастеров -- это настоящий детектив.

Печально только одно: в книге вообще нет иллюстраций. Никаких. Даже небольшой вклейки. А она была бы не лишней, потому что помимо торговли картинами Воллар, например, занимался издательскими проектами: он издал несколько книг, для которых художники специально, по его просьбе рисовали иллюстрации. Только представьте: басни Лафонтена или Библия с иллюстрациями Марка Шагала, "Одиссея" и "Цветочки Франциска Асиззского" с иллюстрациями Эмиля Бернара -- красота же, но вообразить её можно только если хотя бы примерно представляешь себе всех французских мастеров второй половины 19 века.

Ну и несколько цитат, чтобы проникнуться и ощутить:

"...надо сказать, что всюду, где есть хорошее вино, чувствуешь себя во Франции".


"...Подойдя к мольберту, на котором стоял портрет женщины в натуральную величину, одетой в такое прозрачное кисейное платье, что она казалась почти голой, господин Жаке сказал:
- Какая красивая зернистая кожа! Тот, кто повесит это у себя на стене в спальне...
- Это портрет жены одного из моих покупателей, - продолжал Жервекс.
- Надо же! - воскликнул его собеседник. - Должно быть, ему некогда скучать, этому вашему покупателю. И он разрешил ей позировать в таком виде?
- Это не ее тело. Я сделал только небольшой этюд головы; для всего остального позировала натурщица.
- И ваш покупатель остался доволен?
- Думаю, да. Он сразу же спросил у меня адрес натурщицы..."

( Collapse )

Cюр бывает всякий: буйный и избыточный, стенографирующий мельчайшие движения подсознания как у Дали (хотя он тоже товарищ неравномерный, у него есть и невероятно нежные и поэтичные картины пруфлинк), бывает тихий, происходящий из пограничного состояния между сном и явью как у Магритта. А бывает вот такой: с чистейшими красками, похожими на фарфоровые игрушки персонажами, цветочками и украшениями...

У меня одна из её картин одно время стояла в верхнем посте, но сейчас я её сменила и по этому случаю решила сваять небольшую галерею своего любимого.

Он родился в Аугсбурге (Германия) в 1497 или, по другим данным, в 1498 году, в семье, богатой художниками: рисовал его дядя, брат и отец, Ганс Гольбейн Старший, прославившийся картинами на религиозные сюжеты, который и стал его первым учителем.

Пройдя обучение в мастерской отца, семнадцатилетний Гольбейн отправляется в швейцарский город Базель, один из крупнейших центров науки и искусства того времени. Работает там некоторое время, а затем отправляется в Италию, чтобы познакомиться с работами мастеров Высокого возрождения, в первую очередь — Леонардо и Рафаэля, отдельные приемы он использует в своих ранних женских портретах — "Лаис Коринфской" (1526) и "Венере с Амуром" (1524-25).

( Collapse )

( Collapse )

Россию самого начала ХХ века, 1900-1910-х годов, все себе более-менее представляют. Во многих отношениях, а в особенности в том, что касается культуры и искусства — время было просто волшебное, просто какая-то невозможная концентрация талантов и красоты.



Под катом — произведения из того же времени и, больше того, из той же действительности.
( Collapse )